СПРАВКА «МК»:

68-летний Александр Сидоров по образованию журналист. Работал в системе МВД СССР (издавал газету «Голос совести», позднее переименованную в «Тюрьму и волю» и принадлежавшую Управлению исправительно-трудовых учреждений). Автор множества исследований, касающихся жаргона, уголовно-арестантских топонимических пословиц, истории классических блатных песен.

Песни вольные и невольные

— Александр, что думаете про возможный запрет блатных песен в маршрутках?

— Мое мнение — в общественном транспорте должен быть запрет на любую музыку: и на «Мурку», и на Вивальди. Для наслаждения музыкой существуют другие места.

Но рискуя навлечь на себя гнев общественности и законодателей, считаю: классическая уголовно-арестантская песня — часть русской культуры, пусть даже низовой. Она есть отражение нашей сложной, непредсказуемой жизни. «Я помню тот Ванинский порт», «Уголь воркутинских шахт», «Таганка» — вы что, серьезно думаете, что эти песни можно запретить? Как и песни разбойничьи, непристойные частушки, раёшный театр, это изучать надо, а не запрещать.

— Вы, собственно, этим и занимаетесь. Нашли ответ на вопрос, когда и как вообще родились блатные песни?

— Да из русских былин! Вот богатырь Васька Буслаев со товарищи набирает свою дружину:

И написал он писемышко,

Что тати-воры-разбойники ко мне во двор,

Плут-мошенник к моему двору,

Не работы робить деревенския,

Пить зелена вина безденежно!

И другие богатыри не чураются крепкой ругани.

Разбойничьи песни были любимы народом. Разбойник — это вольный человек, удалой молодец. В основе таких песен ненависть к неправедной власти.

— В разные эпохи их популярность не менялась?

— Только росла. О каторжанских песнях пишет Федор Достоевский в «Записках из Мертвого дома». Этнограф Сергей Максимов в «Сибири и каторге» отводит тюремным песням отдельную главу. На переломе XIX–XX веков тюремную песенную субкультуру отражали в очерках Дорошевич, Куприн, Свирский, другие литераторы и журналисты. С появлением патефонных пластинок уличный и уголовный фольклор растекается по всей империи.

В Советской России эти традиции не угасли. «Мурка», «Гоп со смыком», песня беспризорников «Кыш вы, шкеты подвагонные», «Нас на свете два громилы», «Кладбище Митрофановское», «По приютам я с детства скитался» — десятки баллад, романсов, куплетов отражали окружающую действительность, приметы быта, судебную хронику. Это дворовое и блатное творчество активно изучали собиратели и исследователи, выходили сборники и статьи в научных журналах.

В сталинскую эпоху песенный «блат» вроде как перешел на нелегальное положение, но по-прежнему имел хождение в народе. И не только среди простолюдинов. Леонид Утесов включил «Одесский кичман», «Гоп со смыком» и «Лимончики» в репертуар своего Теа-джаза, а в 1932 году все три блатных шедевра были записаны на граммофонную пластинку. Ее можно было приобрести исключительно в магазинах Торгсина за валюту или золото. А по личной просьбе Сталина «Кичман» (а также, по другой версии, и «Лимончики», «Гоп со смыком» и «Мурку») Утесов исполнил в Кремле, причем на бис.

В эпоху хрущевского «реабилитанса» уголовную и арестантскую песню понесла по городам и весям освободившаяся из лагерей интеллигенция. Как писал Леонид Бахнов: «Для нее эти песни символизировали свободу, непокоренность, отчаянное противостояние фальши и лжи».

Многие арестантские и уголовные песни далеки от совершенства (хотя есть и настоящие хиты). Но они ценны как документ эпохи, как исторические, литературные, этнографические, политические, социальные свидетельства нашей жизни.

— «Песни воли» и «песни неволи» влияют друг на друга?

— Еще как. Известно ли вам, что знаменитую песенку военных корреспондентов «От Москвы до Бреста нет такого места…». Константин Симонов первоначально написал… на мелодию «Мурки»? И лишь потом Матвей Блантер положил ее на свою музыку.

Приведу только один яркий пример перетекания вольной песни в блатную. Итак, «С одесского кичмана».

Первоисточник — романс на стихи русского поэта XIX века Михаила Михайлова «Во Францию два гренадера из русского плена брели» (перевод из Генриха Гейне). Сравните:

Во Францию два гренадера

Из русского плена брели,

И оба душой приуныли,

Дойдя до немецкой земли.

Печальные слушая вести,

Один из них вымолвил: «Брат!

Болит мое скорбное сердце,

И старые раны горят!»

А теперь так называемый «одесский» вариант:

С одесского кичмана

Бежали два уркана,

Бежали два уркана тай........

© Московский Комсомолец